Моррисон чуть улыбнулся, вспомнив, как жил. Песни, стихи, алкоголь, наркотики, доступные женщины и — всегда — музыка Он неважно обращался с друзьями, но оставил им на память несколько песен.
Моррисон подвинулся вместе со стулом к столу. Все это время, что он проторчал у окна, Шин сочинял песню и хотел закончить ее до ухода отсюда. Времени у него оставалось немного. И у него, и у города. Обе стороны забыли, во имя чего они должны биться, настолько яростно стремясь истребить врага, что готовы были скорее не оставить от города камня на камне, чем видеть его занятым противником. А Моррисон не забыл. Город должен уцелеть. От этого зависела жизнь слишком многих. У него была мысль, как спасти город. План Моррисона был хорош — такой, какой может и разбить крестоносцев, и спасти Шэдоуз-Фолл от дальнейшего разрушения. Если получится. Его последний план — вывести из-под земли эльфов — можно было бы назвать лишь частично успешным, но второй его план наверняка сработает. Вся проблема была в том, что сам он при этом должен погибнуть.
Моррисон хмуро глядел из окна на пустую улицу. Умирать он пока не был готов. Еще столько предстояло сделать. С той самой минуты, как он оказался в Шэдоуз-Фолле, его звала Дверь в Вечность, но он упорно отказывался внимать призыву. Теперь все изменилось. Моррисон оглянулся на кушетку и тихо вздохнул. Терять ему особо нечего, но вот по Сюзанне он точно будет скучать. Жаль, он не знал ее до прихода в Шэдоуз-Фолл — в той жизни, когда оба они были реальны. И были не легендами, а просто людьми.
Сейчас, однако, Шин чувствовал, что самое важное он уже сделал. Распевать песни и слыть паршивой овцой мог бы теперь и кто-то другой. Оставалось только сделать последнее — спасти город, подаривший ему последний шанс. Он вдруг улыбнулся. Ну кому бы в голову пришло, что Моррисон вдруг станет героем? Шин посидел немного, глядя в никуда. Ему было страшно, но страх его не остановит. Жизнь города важнее жизни певца. Он всегда это знал.
Моррисон опустил глаза на лежавший перед ним на столе лист бумаги. Скорее всего, это последняя его песня. Не лучшая, конечно, но тоже имеет право на существование. Написал он ее лишь для того, чтобы попрощаться, потому что Моррисон сомневался, будет ли у него возможность сказать, что хотел, лично. Будет уходить — оставит листок на столе, а когда Сюзанна с Полли проснутся — увидят его. Поначалу он думал разбудить женщин перед уходом, но передумал. Они бросятся уговаривать, а у него осталось слишком мало сил, чтобы слушать их уговоры.
Моррисон встал и на цыпочках подошел к кушетке. Сняв с себя одеяло, он осторожно укрыл им женщин. Затем обвел взглядом комнату, радуясь серебристой игре лунного света, и вздохнул. Покинув комнату, он тихо прикрыл за собой дверь, прошел в прихожую и вышел из дома. На улице было пусто и холодно. Некому здесь беспокоить сон Сюзанны и Полли, тем не менее Моррисон на всякий случай проверил, хорошо ли закрыта входная дверь, и зашагал по улице, мурлыча под нос мелодию новой песни в такт хрусту изморози под ногами. Воздух был морозным и удивительно прозрачным, луна напоминала прожектор, освещающий сцену.
10. ВТОРОЙ УДАР
Все ждали зари, но она не пришла. Тянулись часы, а ночь не кончалась и не кончалась. Сияла луна, но ни одна звездочка не выглянула составить ей компанию. Везде в Шэдоуз-Фолле один за другим гасли пожары и высыхала кровь на тротуарах и мостовых. Солдаты окапывались и строили огневые позиции для орудий, а защитники возводили баррикады и собирали всюду, где только было можно, оружие. Напряженность росла по мере того, как обе стороны готовились ко второй фазе битвы, понимая, что на этот раз убийства и разрушения не остановятся до тех самых пор, пока победу не одержит одна из сторон. Полную победу. Не было переговоров о мире, не было и попыток проявления дипломатии. Шла битва за сердце и душу Шэдоуз-Фолла, и ни одну из сторон абсолютно не интересовал компромисс.
Верховный главнокомандующий крестоносцев Уильям Ройс сидел в своем кабинете передвижного штаба, припаркованного на окраине города. Несмотря на все достигнутое его армией, перемещение штаба ближе к центру считалось пока небезопасным. Даже в оккупированных районах можно было ожидать неприятностей. Ройс смотрел на стопку донесений на столе и с трудом сдерживал ярость. Все планы летели к черту. С началом наступления сразу выяснилось, что вся превентивная работа, проведенная заброшенными диверсантами, оказалась тщетной. На борьбу с его армией поднялся весь город — это было непредвиденным обстоятельством. Защитники должны были стать легкой добычей, не имея в сердце веры и преданности Господу, что давало силы крестоносцам, однако горожане отбивались с яростью и решимостью, замедлившими наступление крестоносцев до скорости черепахи.
И прежде всего — основные силы наступающих были разрезаны и расколоты на мелкие группы из-за особенностей природы Шэдоуз-Фолла. Солдаты увязли на сотне фронтов, ведя сражения и стычки в сотне разбросанных по городу мест и временных зон, причем зачастую — с неведомыми силами и вооружением. Связь с войсками представляла собой полный хаос. Крестоносцы предвидели некоторые трудности, но оказалось, что далеко не все. Несмотря на проведенную разведкой работу, ей не удалось установить полную картину городской жизни.
Ройс нахмурился. Он проиграл. Проиграл до начала наступления. Его прекрасно обученная армия добилась некоторого успеха, ее численность и вооружение должны были дать ей глобальное преимущество, но он, полководец, не в силах был разглядеть главный фронт, на котором можно было пустить в ход это преимущество.
А вдобавок ко всему — эльфы. Ройс обрушил кулак на стопку донесений. Разведка уверяла его, что Фэйрия не планирует выбираться из страны-под-горой и не собирается защищать город. Поступила даже информация о том, что эльфы собираются полностью изолировать себя от мира людей. Ройс рассчитывал на это, даже до некоторой степени зависел от этого — и прогадал. Что-то случилось, что коренным образом все изменило, — но что? В рапортах объяснений этому не было.
Эльфы стали буквальным символом всего того, что мешало наступлению. Само их присутствие вносило разлад в войска. Солдаты приходили в замешательство от того, что их вера и распятия в их руках не давали мгновенной победы над «исчадиями ада». А это полностью противоречило тому, чему их учили и чего они ожидали сами. Сомнение подрывало веру, а без веры падает дисциплина.
Согласно донесениям, эльфов ни остановить, ни убить возможности не было. Очень часто одного их присутствия оказывалось достаточно, чтобы повернуть исход сражения в пользу защитников города. Ройс резким движением руки смахнул рапорты со стола на пол. Должен существовать тайный ключ к обороне города — и об этом его разведка обязана была донести ему.
Он развернулся в кресле лицом к телевизору, стоящему внутри начерченной мелом пентаграммы, и темный экран насмешливо встретил его взгляд. Ройс потянулся к пульту и замер: телевизор включился сам по себе. Его рука все еще висела в нескольких дюймах от пульта, а экран уже начал оживать. Рябь исчезла, и на экране показался он сам — Ройс собственной персоной, сидящий на золотом троне в море огня. Козлиные рога поднимались над его лбом и загибались назад. Ноги его оканчивались раздвоенными копытами. Изображение улыбнулось Ройсу и подмигнуло:
— Уильямчи-и-ик, я ждал твоего зова!
— Ты нарушил договор, — с каменным выражением сурово произнес Ройс. — Ты не должен являться, пока я тебя не позову. Таковыми были условия сделки.
— Ну, подобные условия, как правило, гибки. Мы ведь становимся ближе, ты да я. Вскорости ничто не в силах будет разлучить нас.
— Лжец и царь лжецов! — Ройс подавил наплыв ярости и постарался выглядеть спокойным. Нельзя дать почувствовать дьяволу, что он может загнать тебя в угол. — Скажи-ка мне одну вещь, порождение тьмы. Мое наступление застопорилось во многом по милости треклятых эльфов. Почему ты не предупредил меня о том, что они ввяжутся в драку?